Поэзия для детей – особая сфера художественной литературы. О. С. Левченкова (Октябрьская) говорит о феномене детской литературы как о «многомерном и многоуровневом явлении, состоявшемся и занявшем особую нишу в общем литературном процессе» [1, с. 355] и одновременно видит в ней «живой, постоянно развивающийся организм, самобытно и оригинально реагирующий на все требования времени» [там же]. В детской литературе в целом (и в поэзии для детей в частности) исследователи обнаруживают и «канал передачи культурных ценностей» [2, с. 248], и активное игровое начало [3, с. 12; 4, с. 116, с. 167; 5, с. 83].
Однако С. М. Лойтер именно поэзии отводит особое место: «Детская поэзия – самостоятельная область искусства и поэзии, в которой специфика детской литературы проявляется с наибольшей полнотой и выраженностью» [4, с. 4], причем обнаруживает в ней лирику «особого свойства»: «это лирика детства, художественный мир детской неповторимости» [там же, с. 168]. Н. В. Зайцева, изучая современную детскую поэзию, заостряет внимание на «возрастной» специфике, находя в ней основание «для признания за детской поэзией самостоятельного культурного феномена» [5, с. 82]. По мнению Н. В. Зайцевой, «на основе специфики детского восприятия формируются особенности детской поэзии» [там же].
Поэтика поэзии для детей, как считает В. А. Рогачев, включает в себя следующие компоненты: анимизм и антропоморфизм, синкретизм детского мировосприятия, энциклопедичность, детский эгоцентризм, снисходительность к миру и доброту юного человека [6, с. 31]. К числу компонентов поэтики, по мнению С. М. Лойтер и М. Д. Яснова, относятся местоименная поэтика, «олицетворение, словотворчество, игра словом и звукообразы, диалогичность и вопросо-ответная форма» [7, с. 105]. При этом исследователи разграничивают поэтику «взрослой» лирики и поэтику детской лирики: «…одни и те же приемы поэтики репрезентируют и во "взрослой" лирике, но в детском стихе они существуют в своем концентрированном, "сгущенном" виде. Не обилие тропов, а особый спектр поэтических приемов, степень их концентрации, то, как они пронизывают все уровни текста по вертикали и горизонтали, является характерологической и психологической особенностью детской поэзии, отличающей ее от “взрослой”» [там же].
Л. В. Калашникова и Д. А. Любимова, изучив переводы детских английских стихов на русский язык, акцентируют внимание на особенностях образной системы и ее воздействии: «Детские стихи создаются для детского восприятия, они должны быть короткими, содержать яркие объемные образы, включающие фантазию, множество забавных персонажей, диалогов, нести положительные эмоции и порождать интерес» [8, с. 235]. К схожим выводам приходит и И. А. Кажарова, проанализировавшая детскую поэзию Ю. Пхитикова: «…в ряду определяющих черт детской поэзии <…> оказываются диалогичность, сюжетность, умелое использование звуковой инструментовки и графики» [9, с. 37]. Не остались без внимания и образы поэзии для детей. Так, например, исследователи рассматривают образы девочки, мамы, отца, бабушки, детей в стихотворениях А. Л. Барто и Е. А. Благининой [10, 11], особо выделяют образ шалуна [12, 13], возникший во второй половине ХХ в. В этом ключе интересным представляется опыт взаимодействия русской литературы с миноритарной литературой (в частности, с юкагирской поэзией для детей), которая является самостоятельной ветвью поэтики русскоязычной литературы.
Семья Куриловых имеет особое значение для культуры юкагиров XX–XXI вв. Старший брат Семен – прозаик, средний Гаврил – доктор филологических наук, лингвист, педагог, прозаик, поэт, драматург, младший Николай – художник, прозаик, поэт, драматург. Николай и Гаврил Куриловы считаются «основоположниками детской юкагирской литературы. На их счету стихи для детей дошкольного возраста и учащихся начальных классов, сборники сказок; учебное пособие, помогающее детям осваивать азы чтения с самого раннего возраста» [14, с. 73]. При этом детская поэзия юкагиров для детей достаточного освещения в исследовательской литературе не получила. На русском языке доступны буквально две публикации. Поэтому обращение к вынесенной в заглавие статьи теме представляется и актуальным, и отличающимся научной новизной.
Ю. Г. Хазанкович и С. В. Сергеева в 2020 г., обращаясь к теме рефлексивного прочтения детской литературы юкагиров середины ХХ–начала ХХI в., сетуют на то, «что в арсенале национальной словесности палеоазиатского народа имеется незначительное количество детской литературы, которая была создана юкагирскими писателями на родном и русском языках» [15, с. 70], ведь именно национальной детской литературе отводится особая роль – транслировать «национальные колоритные образы, увлекательные сюжеты, берущие исток в юкагирском фольклоре» [там же], национальная детская литература «формирует национальную идентичность и культуру юного читателя-юкагира, знакомит маленького инонационального читателя с культурой другого народа и воспитывает гражданина многонациональной страны» [там же].
Интерес представляет и статья А. Д. Сысолятиной и С. Ф. Филатовой, посвященная изучению образов Арктики в детской поэзии Н. Н. Курилова, поскольку в русскоязычный научный оборот вводится анализ сборника стихотворений для детей на юкагирском языке «Мой малахай» (1988). Изучая систему образов и тематику стихотворений, исследовательницы отмечают: «В книге <…> показано детское восприятие мира – восприятие мальчика, живущего в тундре, хорошо понимающего и чувствующего природу» [16, с. 102]. Исследовательницы характеризуют образную систему и ее особенности: «Маленький мальчик, живущий в тундре, рассказывает о своих повседневных делах и заботах, об отце и дедушке – опытных охотниках, о маме-рукодельнице, о животных и растениях, которые его окружают: оленях, собаках, белке, куропатке, морошке, тальнике. Явления природы он воспринимает как живые» [там же].
Другие сборники и подборки стихотворений Н. Курилова свидетельствуют о том, что схожие черты образной системы в целом характерны для творчества юкагирского поэта. Цель статьи – исследовать образную систему стихотворений юкагирского поэта Николая Курилова для детей в свете эволюции поэтики русскоязычной поэзии. Первая задача – рассмотреть героев, выявить их национальные черты, вторая задача – изучить особенности категорий комического и ужасного как средства формирования образной системы, оценить специфику их реализации в обозначенном материале. В качестве методов исследования были выбраны описательно-функциональный, структурно-типологический и культурно-исторический. Материалом для статьи послужили стихотворения Н. Курилова, изданные в двух сборниках и шести публикациях в журналах для детского чтения [17–23]. В совокупности было исследовано 20 стихотворений, при этом некоторые из них повторяются. Самым популярным оказалось стихотворение «Об олененке пою» (встретилось в рассмотренном материале четырежды), «Паучишка, будь здоров» (трижды), «Скачем, скачем на оленях!» и «Я – рыбак» (дважды). Стихотворения представлены в переводах М. Яснова, Л. Коноплянко или подстрочными переводами самого Н. Курилова.
«Художественные произведения, созданные тем или иным народом, содержат важные идеи, образы, сюжеты, мотивы, одновременно и отражающие национальную/индивидуальную картину мира, и формирующие ее. Особую роль при этом играет поэзия…» [24, с. 231]. В стихотворениях Н. Курилова лирический герой – мальчик, с которым взаимодействуют члены его семьи (при этом из описания места проживания и занятий становится понятно, что речь идет о коренных народах Севера). Подтверждением этому служат и включенные в стихотворения на русском языке слова, употребляемые северными народами: аргиш (караван из вьючных животных), кукуль (спальный мешок из шкур животных), яранга (жилище). Ряд других слов – ниме (дом), Иранал (кличка оленя) – указывает на принадлежность героев к юкагирам.
В 17 стихотворениях говорится о людях. В части из них члены семьи называются прямо: мама, мать, папа, отец, бабушка, брат, братишка, дети (сиблинги). Обращает на себя внимание, что речь идет о самых близких родных, проживающих под одной крышей. При этом образы сестры, сестер или дедушки в проанализированных стихотворениях не встретились. В других стихотворениях используется местоимение мы (и это самое популярное наименование собирательного образа; кроме него один раз встречается наименование дети). Под местоимением мы угадываются члены семьи (например, речь идет о живущих в одной яранге), люди, проживающие вместе или недалеко друг от друга, это могут быть члены семьи или односельчане (они вместе скачут на оленях, сушат сети), а также дети (качаются на качелях, при этом неясно, изображаются сиблинги или же соседские ребятишки). Включенным в образную систему оказывается и герой, далекий от жизни юкагиров. Так, в стихотворении «Качели» говорится о том, как дети качаются на качелях, и их занятие помогает будто бы не только оказаться рядом с далекими географическими объектами, но и подняться на небывалую высоту: Ой, с ракетой поравнялся, / Космонавту подмигнул! [22, с. 7]. В качестве образов выступают и животные, и неодушевленные предметы, что в полной мере соотносится с традиционной поэтикой стихотворений для детей. Такими образами оказываются гусиная стая, ледоход, свечка.
Отличительной чертой образной системы стихотворений Н. Курилова для детей является деление по количеству персонажей: чаще всего описывается или один герой, или группа (мы), при этом группа количественно не характеризуется. В первом случае значимым представляется индивидуальное восприятие мира, персональная реакция героя на то или иное событие. Например, мать и старший брат смеются, наблюдая неудачную попытку героя заарканить оленя, но описывается не совместный смех героев, а раздельная реакция: Смеётся брат, смеётся мать [17, с. 11]. Во втором случае групповое действие указывает на ценность совместных усилий, когда группа функционирует как единый субъект: Скачем, скачем на оленях / … Всех мы видим – все нас видят! [20, с. 14]. Только в одном стихотворении («Я – рыбак») речь идет о паре героев. Это отец и сын, отправившиеся на рыбалку. В подобном случае рыбалка не воспринимается как действие, производимое парой героев как одним субъектом, поскольку возникает ряд нюансов, в числе которых четкое разграничение ролей: и обучение сына необходимым жизненным навыкам, и добыча отцом рыбы для семьи, и посильная помощь отцу, и возможность реализовать потребность в близком, без присутствия других людей, общении сына и отца.
Одна из особенностей образной системы, представленной в стихотворениях Н. Курилова, заключается в том, что в ней редко описывается внешность героев. Так, говорится о мальчике, в руке которого зажат аркан, о щеках, о правом и левом боках. Изображается и цвет кожи, причем герой оказывается нарисованным карандашами на бумаге: «Папа, красный от мороза» [22, с. 11]. При этом стихотворения изобилуют действиями героев, что, собственно, в полной мере соотносится с поэтикой русской поэзии для детей. Самым активным оказывается собирательный образ мы (обнаружено 10 действий). Так, мы бережем пауков в яранге [23, с. 13], скачем на оленях [20, с. 14], сушим сети [22, с. 4], качаемся на качелях [там же, с. 7], ловили своих ездовых оленей [там же, с. 14], разобрали ярангу [там же], сняли ровдугу [там же], готовимся к кочевке [там же, с. 15], кочуем [там же], поедаем рыбу чир [18, с. 21]. Лирический герой совершает восемь действий: поет песенку олененку [23, с. 12], познает окружающий мир [21, с. 12], рисует цветными карандашами [22, с. 11], сидит в лодке и держит чайник и сеть [19, с. 9], заарканил олененка [22, с. 8], пытается заарканить взрослого оленя [17, с. 11], ест оладьи [18, с. 20].
Третьим по активности оказывается братишка. В стихотворениях Н. Курилова разграничиваются брат и братишка. Брат старше лирического героя (и он совершает только одно действие – смеется над попыткой младшего брата заарканить взрослого оленя [17, с. 11]), а братишка – младше лирического героя. Чаще упоминается о действиях братишки: он веселится, роняет стакан с компотом, плачет [там же], ест оладьи и поет [там же], спит [19, с. 8], играл [там же]. 
Мама менее активна, чем дети. Ее действия связаны как с выполнением материнских функций, так и с эмоциональной реакцией на поступок младшего сына. Так, она печет оладьи (причем в одном случае речь идет о нарисованной маме) [22, с. 11; 17, с. 20], заштопывает дыры [22, с. 11], едет на нарте с кибиткой [там же, с. 15], в которой находятся ее дети, смеется над неловкостью сына [17, с. 11]. Отцу же приписывается меньше действий: он заносит в дом дрова (этот отец нарисован) [22, с. 11], дает сыну карандаши [там же], едет на первой нарте (так обозначается его лидирующая позиция в семье) [там же, с. 15]. В одном из стихотворений встречается и такая пара персонажей, как лирический герой и его отец, которые плывут в лодке на рыбалку [19, с. 9]. Еще по одному разу в стихотворениях говорится о сиблингах (они едут в кибитке) [22, с. 12] и бабушке, которая ставит точное время на будильнике [там же].
В стихотворениях транслируется традиционная модель поведения для каждого члена семьи. Отец заботится о выживании семьи (добывает пищу и обучает сына трудовым навыкам, заботится о его развитии, обеспечивает тепло в доме, ведет аргиш). Мать вкусно кормит, следит за состоянием одежды, опекает детей. Бабушка в силу возраста выполняет действия, не требующие физических усилий (заводит будильник). Маленький ребенок играет и поет, вкусно ест и пьет, спит, еще не полностью контролирует свою моторику. Ребенок постарше задействован в детских играх и занятиях (играет самостоятельно и в компании других детей, качается на качелях, рисует и поет, вкусно ест, помогает старшим, пытается самостоятельно осваивать взрослые трудовые навыки, бережно относится к природе).
В образную систему включены и представители фауны, и природное явление, и даже предмет, которым семья пользуется каждый вечер. Все это в полной мере соотносится с поэтикой русской поэзии для детей. Гусиная стая (стихотворение «Поздняя весна») возвращается на родину и видит, что в тундре еще не сошел снег. Гуси, подобно людям, удивляются: Странные нынче / Творятся дела, / Ланг-ланг! / Мы прилетели, / А тундра – бела! [там же, с. 3].
Льдины маленькому ребенку кажутся похожими на животных, видимо, на оленей, которых он, житель тундры, видит ежедневно: Словно стадо, ходят льдины, / Чешут спины и бока [там же, с. 4]. А вот маленькая, запоздавшая льдинка, скорее, напоминает самого ребенка или олененка, отделившегося от стада: Зазевавшаяся льдинка / Догоняет облака [там же]. Маленькая свечка, горящая в доме, оказывается ярче и привлекательнее звезд на небе, даже сами звезды очарованы ее огоньком:
В темной ночи тундры / Свечка светит в доме: / В дымоходе звезды / Просятся в ниме [18, с. 21].
В стихотворениях для детей особенно важен положительный эмоциональный посыл. Он связан и со знакомством с окружающим миром, и с осознанием ребенка самого себя значимой частью этого мира, а окружающий мир – находящимся в близком родстве с собою: Всё, что рядышком со мною, – / Это всё мое родное! [21, с. 12].
Лирический герой и его родные часто испытывают положительные эмоции. Радость вызывают и поездка с родителями в аргише: И вот – / Мы едем! Мы едем! [22, с. 15]), и поездка на оленях верхом: Скачем, скачем на оленях – / Только ветер вьётся вслед! [20, с. 14], и встречающиеся в пути дикие олени [там же], и качание на качелях:
Вот мы заняты какой / Удивительной игрой: / Ах! – / И я за той рекой! [22, с. 7].
Очевидно и ожидание схожего эмоционального отклика на собственное действие от других людей, которые, как представляется ребенку, тоже вовлечены в его игру: Смотрите, / Сейчас приедем! [там же, с. 15]. Так формируется положительное восприятие жизни и окружающего мира.
Значимыми для понимания образной системы стихотворений Н. Курилова для детей являются две эстетические категории – комического и ужасного. Чаще всего говорится о смехе и веселье; эти эмоции испытывают или хотят испытать лирический герой, его мама и папа, старший и младший братья. В. Я. Пропп, исследовав материал мирового фольклора и художественной литературы, выделил семь видов смеха: смех над недостатками, добрый, злой, циничный, жизнерадостный, обрядовый, разгульный [25, с. 124–125]. В проанализированных стихотворениях для детей было обнаружено два вида смеха. Первый из них – добрый смех.
Комическое в проанализированных стихотворениях связано с младшими по возрасту персонажами (и вызвано их неумением качественно производить действия, на что они в силу своего возраста пока неспособны). Именно младшие вызывают добрый смех у старших родственников. Лирический герой пытается заарканить взрослого оленя, но поймать ему удается только охапку высохшей травы [17, с. 11]. Отметим, что у северных народов лучшие мастера оленеводства, победив в соревнованиях, могли получить в награду жену [26, с. 43]. В. Я. Пропп подчеркивал: «На общем фоне положительной оценки и одобрения маленький недостаток не только не вызывает осуждения, но может еще усилить наше чувство любви и симпатии. <…> Такова психологическая основа доброго смеха» [25, с. 126]. Старший брат и мать и смеются, и комментируют, что именно вызвало их смех. Н. Курилов, тонко чувствуя особенности смеха, акцентирует внимание на непременной любви к лирическому герою: Смеется брат, смеется мать, / Меня по-доброму любя: / «Не сложно, видимо, поймать / Арканом… самого себя!» [17, с. 11].
При этом реакция самого лирического героя остается за рамками сюжета. Однако можно предположить, что в любящей семье не будет ни злости, ни обиды. Сам лирический герой по-доброму описывает ситуацию, которая случилась с его младшим братом: Мой братишка веселился, / Очень даже шумно, звонко! [18, с. 20], затем споткнулся и разлил компот – не сумел удержать стакан с ценным для тундровиков лакомством. Значим небольшой рассказ-комментарий «Дети тундры», предваряющий подборку стихотворений. Так, к стихотворению «Компот» дается такое пояснение: «А компотов и фруктов часто на столах тундровиков… не бывает. Вот поэтому заплачет тот, кто уронил стакан с компотом на пол из травок…» [там же]. Подобный комментарий помогает понять ситуацию не только детям других национальностей, но и детям северных народов, чье детство, в сравнении с детством их бабушек и дедушек, выросших в тундре, изменилось, и эмоции героя по этой причине могут быть непонятны.
Веселье в стихотворениях для детей связано не только с комической ситуацией. Так возникает второй вид смеха – жизнерадостный. «Подросши, ребенок радостно смеется всякому яркому и приятному для него проявлению жизни…» [25, с. 134]. В одном из стихотворений описывается и ситуация, и эмоции, которые она вызывает: Скачем, скачем на оленях / Все быстрей и веселей [20, с. 14]. Веселье выходит за рамки мира людей. Оно начинает относиться и к взаимодействию с животными. Так, лирический герой, играя с олененком, просит: Посмеши меня, потешь! / Хочешь – прыгай, хочешь – бегай, / Хочешь – ягеля поешь [23, с. 12]. Веселье становится признаком хорошего настроения, вызванного тем, что вместе с отцом на рыбалку направляется и сам лирический герой. Показательно следующее: оценка происходящего приписывается тому герою, благодаря которому и возникает эта светлая эмоция: Весело папе / Работать со мной! [19, с. 9]. Упоминаются в стихотворениях и другие положительные эмоции. Так, лирическому герою интересно вместе с папой на рыбалке, он гордо сидит в лодке, помогая отцу, день рождения назван счастливым и его не скучно отмечать в тундре: В тундре, ну, совсем не скучно / День рождения отмечать: / Если в доме пахнет вкусно, / Можно каждый день мечтать! [18, с. 20].
Однако картина детского мира была бы неполной, если бы в ней не возникали и отрицательные эмоции. Так, речь идет о борьбе со скукой, в которой помогают качели: Чтоб не сильно мы скучали, / Нам поставили качели [22, с. 7]. Для автора важен результат, при этом за рамками сюжета осталось, кто же предложил установить качели – взрослые или сами дети. Очевидна в этом действии забота старших об эмоциональном здоровье детей. Упоминается и о горьком плаче малыша, который разлил компот, причем Н. Курилов заостряет внимание на резкой смене эмоций (Но внезапно он залился / Горьким плачем, очень тонко… [18, с. 20]).
Нельзя обойти вниманием и такую эстетическую категорию, значимую для образной системы, как ужасное. Оно представлено только в одном стихотворении. Н. Курилов, профессиональный художник, мастерски выводит ужасное в пространство рисунка и так нивелирует его в детском сознании. В стихотворении обозначено противопоставление двух миров – безопасного и опасного, связанного с реальным для детского сознания страхом – страхом собственной смерти. К первому миру относятся взрослые, которым опасность не грозит: папа и мама, занимающиеся домашними делами (папа приносит дрова, мама печет оладьи), а также разноцветные олени / С разноцветными рогами [22, с. 11]. Опасность грозит маленьким – оленятам, поэтому их и спрятали в яранге. При этом сам художник – тоже малыш – контролирует ситуацию и детским способом – с помощью рисунка – преодолевает собственный страх, ставя себя в позицию взрослого, защищающего оленят. Нарисованного волка постигает тот печальный конец, что он мог принести другим, причем его гибель – дело уже решенное. Волку как символу ужасного отказано в существовании на листе бумаги: А вот серого волчищу / Рисовать совсем не буду – / Он в моей бумаге белой, / Как в сугробе, утонул [там же].
Итак, художественная литература XX – начала XXI в. благодаря возникновению новой миноритарной литературы, переводу ее произведений на русский язык и включению их в фонд русскоязычной литературы не только обогатилась новыми именами и произведениями, но и получила возможность дальнейшей эволюции поэтики, в частности, поэтики поэзии для детей. Не имевшая прежде собственной литературной традиции, в достаточной мере усвоившая нормы русской поэзии для детей, юкагирская поэзия для детей является достойной продолжательницей традиций русской литературы. Особенностью и одновременно условием развития поэтики являются единые для поэта-представителя национальной литературы и поэта-переводчика на русский язык представления о поэтике детской поэзии. Это служит основанием не только для получения качественного поэтического перевода, но и одним из условий эволюции поэтики.
Образная система, представленная в стихотворениях Н. Курилова, как значимый компонент поэтики, имеет и сходства, и отличия с образной системой русской поэзии для детей. Так, сходство наблюдается в следующем: главным героем является ребенок, в образную систему включены его близкие родственники и предметы / явления окружающего мира, с которыми ребенок взаимодействует; в центре мира находится сам малыш; действия героев характеризуют как набор традиционных функций в семье того или иного героя, так и указывают на его отнесенность к определенной возрастной категории; описываются действия героев в настоящем времени, реже – в прошедшем. Эволюция образной системы стихотворений на русском языке для детей связана с трансляцией национальной картины мира и элементов национального мировоззрения (в частности, этим объясняется отсутствие в образной системе образа шалуна, поскольку сложные климатические условия могли привести подобное поведение к необратимым последствиям; ребенок получает навыки оленеводства и рыболовства и пр.).

Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.

1. Levchenkova, O. S. Puti razvitiya russkoi detskoi literatury XX veka (1920–2000-e gg.). [Paths of development of Russian children’s literature of the XX century (1920-2000s)]: textbook / O. S. Levchenkova. – Moscow: MAKS Press, 2010. – 359 p.

2. Bozieva, N. B. Dinamika razvitiya kabardinskoi detskoi poezii [Dynamics of Kabardian children’s poetry development] / N. B. Bozieva // Filologicheskiye nauki. Voprosy teorii i praktiki [Philological sciences. Theory and Practice]. – 2018. – № 5–2 (83). – P. 245–249. – DOIhttps://doi.org/10.30853/filnauki.2018-5-2.6

3. Russkaya literatura dlya detei [Russian literature for children]. Textbook for students of secondary pedagogical educational institutions / Ed. T. D. Polozova. 2-nd edition, revised. – Moscow: Asaiet A, 1998. – 443 p.

4. Loiter, S. M. Poetika detskogo stikha i ee otnoshenie k detskomu fol’kloru [Poetics of children’s verse and its relation to children’s folklore] / S. M. Loiter. – Petrozavodsk. Petrozavodsk State Univ. Publ., 2005. – 216 p.

5. Zaitseva, N. V. Priemy sozdaniya poeticheskogo obraza v proizvedeniyakh dlya detei [Techniques for creating a poetic image in works for children] / N. V. Zaitseva // Regional’naya Rossiya: istoriya i sovremennost’ [Regional Russia: history and modernity]: materials of the III All-Russia (national) Sci. Pract. Conf. – Komsomolsk-on-Amur: Amur Humanitarian and Pedag. Univ., 2020. – P. 82–87.

6. Rogachev, V. A. Tekst detskogo pisatelya i detskii kontekst [Children’s writer’s text and children’s context] / V. A. Rogachev // Problemy detskoi literatury [Problems of children’s literature]: collection of sci. works. – Petrozavodsk: Petrozavodsk State Univ. Publ., 1992. – P. 26–33.

7. Loiter, S. M. O detskoi literature, detskikh poetakh i detskom chtenii [About children’s literature, children’s poets and children’s reading] / S. M. Loiter, M. D. Yasnov // Uchenyye zapiski Petrozavodskogo gosudarstvennogo universiteta [Sci. notes of Petrozavodsk State Univ.]. –2019. – № 5 (182). – P. 101–107. – DOIhttps://doi.org/10.15393/uchz.art.2019.359

8. Kalashnikova, L. V. Stikhi dlya detei kak osobyi literaturnyi zhanr. Osobennosti perevoda detskikh angliiskikh stikhov na russkii yazyk [Poems for children as a special literary genre. Features of translating children’s English poems into Russian] / L. V. Kalashnikova, D. A. Lyubimova // Molodye issledovateli – sovremennoi nauke [Young researchers for modern science]: collected papers of the III Intern. Sci. Pract. Conf. / Eds. Ivanovskaya I. I., Posnova M. V. – Petrozavodsk: Novaya nauka [New Science], 2022. – P. 232–236.

9. Kazharova, I. A. O detskoi poezii Yu. Pkhitikova. Materialy k biobibliograficheskomu slovaryu «Adygskie pisateli KhΙKh–KhKhΙ vv.» [About children’s poetry by Yu. Pkhitikov. Materials for the biobibliographic dictionary «Adyghe writers of the XIX–XX centuries»] / I. A. Kazharova // Tendentsii razvitiya nauki i obrazovaniya [Trends in the development of science and education]. – 2020. – № 64–5. – P. 35–38. – DOIhttps://doi.org/10.18411/lj-08-2020-173.

10. Oktyabrskaya, O. S. Poeziya A.L. Barto i E.A. Blagininoi o Velikoi Otechestvennoi voine: tipologiya osnovnykh motivov i obrazov [Poetry by A. L. Barto and E. A. Blaginina about the Great Patriotic War: typology of basic motives and images] / O. S. Oktyabrskaya // Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 9. Filologiya [Bull. of Moscow Univ. Series 9. Philology]. – 2020. – № 3. – P. 37–46.

11. Oktyabrskaya, O. S. Poeziya E.A. Blagininoi: osnovnye temy i obrazy [Poetry by E. A. Blaginina: basic themes and images] / O. S. Oktyabrskaya // Vestnik Rossiyskogo universiteta druzhby narodov. Seriya: Literaturovedeniye. Zhurnalistika [Bull. of People’s Friendship Univ. of Russia. Series Literary criticism. Journalism]. – 2014. – № 1. – P. 44–50.

12. Levchenkova, O. S. Transformatsiya obraza shaluna v russkoi detskoi literature vtoroi poloviny XX veka [Transformation of the image of a naughty boy in Russian children’s literature of the second half of the XX century] / O. S. Levchenkova // Stefanos: sbornik nauchnykh rabot pamyati A. G. Sokolova [Stefanos: collection of sci. works in memory of A. G. Sokolov] / Comps. Domogatskaya E. G., Pevak E. A. – Moscow: MAKS Press LLC, 2008. – P. 223–229.

13. Lyu, L. Obraz «shaluna» v kitaiskoi i russkoi literature [The image of a naughty boy in Chinese and Russian literature] / L. Lyu // Molodezh’ i dukhovnoe nasledie epokhi: kul’tura, artefakty, tsennosti [Youth and the spiritual heritage of the era: culture, artifacts, values]: materials of the XI Intern Sci. Pract. Conf. / Eds. Podrezov K. A., Romashina E. Yu. et al. – Tula: Tula State Pedag. Univ., 2023. – P. 60–62.

14. Trofimova, M. S., Pelmeneva A.V. Literatura yukagirov [Yukaghir literature] / M. S. Trofimova, A. V. Pelmeneva // Strana Yukagiriya [Yukagiriya Country] (from the experience of participating in the network project “Seven Nations – Seven Diamonds”): method. issue / Comps. Filippova P. I., Platonova T. V., Trofimova A. N., Sergeeva E. M. – Moscow: Photoexpert LLC, 2018. – P. 71–78.

15. Khazankovich, Yu. G. Detskaya literatura yukagirov serediny XX – nachala XXI v.: refleksivnoe prochtenie [Yukaghir children’s literature of the mid-XX – early XXI centuries: reflective reading] / Yu. G. Khazankovich, S. V. Sergeeva // Gumanitarnye nauki v prostranstve sovremennoi kommunikatsii [Humanities in the space of modern communication]: materials of the II Intern. Sci. Pract. Conf. – Kirov: MTSITO [Interregional Center for Innovative Technologies], 2020. – P. 70–72.

16. Sysolyatina, A. D. Obrazy Arktiki v detskoi poezii N. N. Kurilova [Images of the Arctic in children’s poetry by N. N. Kurilov] / A. D. Sysolyatina, S. F. Filatova // Kul’turnoe nasledie narodov Severo-Vostoka RF: problemy i perspektivy [Cultural heritage of the peoples of the North-East of the Russian Federation: problems and prospects]: materials of the II All-Russia Sci. Pract. Conf. / Eds. Afanasyev N. V., Zakharova A. M. – Yakutsk. SVFU [Northeastern Federal Univ.], 2023. – P. 100–103.

17. Kurilov, N. Arkan ottsa [Father’s lariat] / N. Kurilov // Kolokol’chik [Bell]. – 1989. – № 4. – P. 11.

18. Kurilov, N. Deti tundry [Children of the Tundra] / N. Kurilov // Kolokol’chik [Bell].– 2007. – № 3–4. – P. 20–21.

19. Kurilov N. Polyarnyi den’. Ob olenenke poyu. Pauchishka, bud’ zdorov! Ya – rybak [Polar day. I sing about a fawn. Spider, be healthy! I am a fisherman] / N. Kurilov // Murzilka, 1990, № 9. – P. 8–9.

20. Kurilov, N. Skachem, skachem na olenyah! [Let’s gallop, gallop on reindeer!] / N. Kurilov // Koster [Bonfire]. – 1985. – No. 7. – P. 14.

21. Kurilov, N. / Ya uznal, chto u menya… [I found out that I have...] / N. Kurilov // Kolobok. –1987. – № 10. – P. 12.

22. Kurilov, N. N.Moroshka i solntse: stikhi [Cloudberries and the sun: poems] [for primary school age] / N. N. Kurilov / translated from Yukagan by Mikhail Yasnov. – Yakutsk: Bichik, 1994. – 16 p.

23. Mit lebie (Nash mir) [Our world]. Sbornik yukagirskoi kul’tury [Collection of Yukagan culture] / Comp. O. I. Zhirkova. – Yakutsk. Publishing and Stock Department of the Autonomous Institution of the Republic of Sakha (Yakutia) Republican House of Folk Art and Social and Cultural Technologies, 2020. – 60 p.

24. Kiseleva, M. S. K voprosu o roli poezii v dialoge kul’tur [On the problem of the role of poetry in the dialogue of cultures] / M. S. Kiseleva, O. N. Maltseva // Dialog kul’tur Tikhookeanskoi Rossii: mezhetnicheskie, mezhgruppovye, mezhlichnostnye kommunikatsii: sbornik trudov [Dialogue of cultures of Pacific Russia: interethnic, intergroup, interpersonal communications] / Ed. T. V. Krayushkina. – Vladivostok: Institute of History, Archeology and Ethnology, Far Eastern Branch, RAS, 2017. – P. 231–236.

25. Propp, V. Ya. Problemy komizma i smekha [Problems of comedy and laughter] / V. Ya. Propp. – Moscow: Iskusstvo Publ., 1976. – 186 p.

26. Golovaneva, T. A. Natsional’nye imena, lichnye pesni i semeinye predaniya kak sposoby translyatsii semeino-rodovoi istorii v kul’ture koryakov-chavchuvenov [National names, personal songs and family legends as ways of transmitting family history in the culture of the Koryak-Chavchuvens] / T. A. Golovaneva, E. L. Tiron // Sibirskiy filologicheskiy zhurnal [Siberian J. of Philology]. – 2024. – № 1. – P. 35–51. – DOIhttps://doi.org/10.17223/18137083/86/3.